На дворе — середина февраля, и снег еще не тает, остается лежать мерзлыми белыми сугробами, покрытыми сероватым льдом. Во вторник даже выпадает новый снег — кружится над ними, чуть посверкивает искристо в свете уличного фонаря, оседает почти невидимым на светлых волосах Рафаэлло. Марс долго смотрит на это — и молчит, даже не пытаясь сформулировать то, что чувствует в этот момент. Слов ему все равно не хватит.
Зимой Рафаэлло все время мерзнет, но упрямится по-детски и не носит шапку. Он что-то говорит вполголоса, но улыбка у него зимой такая же прохладная, будто льдистая, даже горящий в глазах огонь словно бы затянут пеленой снега. Зимой он все время мерзнет, и его кожа, и без того бледная и тонкая, теперь кажется еще и ледяной на ощупь. Перчатки он не носит так же, как шапку, и постоянно греет руки дыханием. Позже, когда они возвращаются домой, Марс касается его плеч и бедер почти благоговейно, так, что Рафаэлло едва не начинает злиться.
Зимой они вечно разговаривают тихо, полулениво, и редко выходят из дома без лишней нужды. Зимой от Рафаэлло пахнет снегом, холодным ветром и льдом, и Марс иногда не узнает его, когда видит издалека. Зимой Рафаэлло редко улыбается широко и привычно; все его усмешки, кажется, скрывают какую-то слабую, полууловимую и неясную грусть. Зимой Рафаэлло даже похож на призрака среди сплошной белой метели или на статую какого-то древнего северного бога, вытесанную из мрамора. Зимой Рафаэлло иногда вовсе не Рафаэлло, да и Марс порой не ощущает себя Марсом.
Весной все становится иначе.
Улыбка Рафаэлло прорывается наружу, как бурлящая река, с первым днем весны. Сонная полуснежная пелена сползает с них обоих медленно, но верно; это привычный процесс, и оба уже знают, ловят первые признаки пробуждения друг друга. У Рафаэлло все отражается в глазах и улыбке — они снова яркие, как и прежде, и все больше разгораются с каждым новым днем. Марс вдруг понимает, что сверяет то, как расцветает природа, с тем, как оживает Рафаэлло. Иногда это кажется ему похожим на какой-то дневник наблюдений за растением, вроде тех, что он вел когда-то в детстве, в школе. Следить за Рафаэлло сложнее, но Марс давно привык, и каждый раз он мысленно отмечает в памяти — сегодня тот улыбнулся еще чуть шире, сегодня рассмеялся громче, а сегодня — поцеловал первый, бормоча что-то сбивчиво.
За собой Марс особых изменений не замечает, но они, верно, есть. А если судить по меняющемуся взгляду Рафаэлло — то даже заметные. Но Марсу все равно — куда интереснее продолжать наблюдать за Рафаэлло, да и пользы это приносит больше.
Весна приносит особые ароматы, и Рафаэлло теперь слабо пахнет зеленой дымкой, цветочной пыльцой, прорывающимися водами рек. Даже его голос и шаги звучат чуть иначе, чем обычно, — звонче, громче. Свободнее. Так бывает, если долго-долго ехать по пустынной дороге, а потом остановить машину и долго мчаться по дикому полю, заросшему клевером и ромашками.
Весной Марс постоянно ловит взгляд Рафаэлло, а поймав его, успокаивается. Весной они все еще немного сами не свои, но куда ближе к себе настоящим — или, наоборот, дальше. Марс не знает, в чем выражается близость к собственному сознанию, но зато знает, что такое близость к чужому.

— Марс, — Рафаэлло стоит напротив него и смотрит с улыбкой. По календарю — середина марта; по личному мысленному дневнику наблюдений — восемнадцатый день расцвета.
Он не продолжает — смысл и так ясен, и Марс кивает, подходя ближе. А затем, почти спокойно и почти неторопливо — почти, потому что руки чуть подрагивают, — касается ладонью его плеча, притягивая к себе.
Поцелуи быстрые и горячие, вовсе не такие, как лениво-неспешные зимние. Одежду они сбрасывают тоже быстро, пока Рафаэлло цепляется за его плечи и шепчет что-то сквозь поцелуй. Марсу едва хватает самообладания не разорвать все завязки и застежки к черту, и он покусывает губы, не отрывая от него взгляда.
«Это все весна», — думает он, срывая, наконец, с Рафаэлло рубашку и оглаживая открывшиеся плечи, скользя губами по бледной груди. Рафаэлло вздыхает в ответ и стонет едва слышно, когда Марс опускает руку чуть ниже и начинает расстегивать его ремень.
— Эй, — спустя несколько минут они уже устроились на кровати, и голос у Марса звучит немного хрипло, вовсе не по-весеннему. — Раф, черт возьми…
Он вздыхает горячо и глухо и прижимает Рафаэлло к себе, зарываясь ладонью в его волосы, скользя по его спине. Рафаэлло мягкий и теплый; он двигается навстречу, снова постанывает и запрокидывает голову назад, подставляя шею поцелуям. Марс пытается бормотать что-то успокаивающе-ласковое, но выходит паршиво. Вместо этого он просто целует снова, прикасается губами к коротким кудрявым прядям, проводит языком по шее.
— Раф, — повторяет он, будто бы другие слова вылетели из памяти. — Раф…
Тот отзывается, смотрит на него с каким-то теплом и бесконечной мягкостью, и Марс не выдерживает. Ускоряется, лаская Рафаэлло в одном ритме со своими движениями, и кончает, прижавшись лбом к его груди. Спустя пару секунд Рафаэлло следует за ним, и Марс чувствует, как тот прикасается к его затылку, чуть поглаживает и перебирает волосы.
— Марс, — наверное, у Рафаэлло тоже слишком скудный словарный запас в такие моменты. А дальше Марсу думать не хочется ни о чем — и это последняя четкая мысль на ближайшую пару часов.

Весной Рафаэлло улыбается часто, ярко и светло. Весной он теплый и горячий, нежный и податливый. Весной Марсу кажется, что любить его больше, чем он любит сейчас, попросту невозможно, кажется, что тепла хватит на десятки тысяч солнц и миллионы сверхновых.
Но потом наступает лето.

Выстрел. Дробь выбила сноп бетонной крошки из стены. Рафаэлло ушёл перекатом в сторону, спрятался за колонной, перезаряжая пистолеты. Адреналин жёг вены вместо крови, заставляя сердце колотиться где-то в висках.
— Всё бегаешь? — донёсся до него насмешливый голос Марса. — Может, сдашься?
— Ищешь лёгкой победы? — усмехнулся Рафаэлло, высунулся из-за колонны, выстрелил и тотчас же спрятался обратно. Чертыханье Марса было слышно прекрасно.
Всего лишь спарринг, но с настоящим оружием. Не насмерть, но почти. Так интереснее. Это захлёстывает с головой, утягивает в водоворот адреналина, играет на натянутых нервах, заставляя жить каждой секундой, не терять времени даром. Сжигать жизнь дотла. Так, чтобы не о чем было потом сожалеть.
Рафаэлло ушёл перекатом за другую колонну, снова выстрелил с двух рук. Марс едва успел пригнуться, практически рухнул на пол. А встать как следует уже не успел, Раф пинком отправил в него попавшийся на дороге стул. Пришлось уклоняться. А Рафаэлло уже был тут как тут, сунул пистолеты в кобуру, переходя в рукопашную. Коленом в живот, локтем по спине. Но Марс и сам был не лыком шит. Увернулся от локтя, ударил справа. Но Рафаэлло уклонился, лишь мазнули по руке белые волосы. Такой гибкий, быстрый… Марс предвкушающе ухмыльнулся, выжидая момент; Раф не успел встать после уклонения как следует, а уже шлёпнулся на пол от подсечки. А Марс встал над ним, глядя в красные глаза.
— Ты проиграл.
Рафаэлло фыркнул, слизнул с разбитой губы кровь, но только размазал её ещё больше. Грудь вздымалась от тяжёлого дыхания. Мокрая чёлка липла ко лбу.
— Поздравляю, ты взял реванш.
В прошлый раз победа осталась за Рафаэлло, он исхитрился скинуть Марса в бассейн. В их спаррингах невозможно было предугадать, кто одержит верх в следующий раз, но именно за это они их и любили. Когда всё можно предсказать заранее, жизнь становится на редкость серой и скучной. Нет в ней пламени. А у него оно было. Белое-белое пламя с редкими красными росчерками.
— Я всегда отыгрываюсь, — довольно усмехнулся Марс, перехватил дробовик поудобнее, повёл дулом по животу Рафаэлло, задирая рубашку. А тот лежал расслабленно, опираясь на локти, смотрел внимательно на Марса.
— Раньше ты говорил, что никогда не проигрываешь, — поддел Рафаэлло, попытавшись сдуть чёлку с глаз. Получилось не очень.
— Ты смог меня разубедить.
Предвкушение. Оно повисло в воздухе, тянулось тягучей патокой вслед за дулом дробовика.
Холодный металл на разгорячённой коже. И взгляд — глаза в глаза. А ведь дробовик заряжен, и палец лежит на курке. Но это лишь заставляет сердце биться ещё быстрее. Опасные игры с огнём, которые лишь привносили остроту в их отношения. От этого невозможно было отказаться, адреналин стал наркотиком, танцы со смертью — необходимостью. И насколько интересней было танцевать не одному.
Рафаэлло привстал, решительно дёрнул Марса за рубашку на себя. Тот сегодня был не в майке, но любимому алому цвету всё равно не изменил.
Дробовик соскользнул с груди куда-то вбок, звякнул об пол. Но Марс не обратил на это внимания, выпустил оружие, запустил пальцы в белые волосы, слизывал кровь у Рафаэлло с губы. А тот намотал его галстук на кулак, тянул к себе, не давая отстраниться. И смотрел из-под полуопущенных ресниц. Такой живой, острый взгляд, что казалось, об него можно порезаться. Но Марс не резался, а плавился, таял под этим взглядом, впитывая чужие эмоции. Делай с ним что хочешь. Если успеешь, конечно.
Марс скользнул губами по щеке Рафаэлло, лизнул мочку уха. А ладонями оглаживал бока Рафаэлло, отстегнул кобуру от пояса, забрался под рубашку, задирая её ещё больше.
Рафу всегда нравились его руки, сильные, большие, но умеющие касаться нежно-нежно. Нравились даже вечные мозоли на пальцах – они забавно щекотали кожу, дразнили ещё больше, заставляя выгибаться под прикосновениями и чаще дышать.
А Марс целовал его в шею, ловил губами биение сонной артерии, быстрое, возбуждённое. Чужая жизнь в твоих руках. Было от чего потерять голову. Марс фыркнул, провёл щекой по шее Рафа, а тот заёрзал, тихо рассмеявшись — щетина кололась, на шее ведь такая нежная кожа. И мурашки спускались вдоль позвоночника.
Щетина, неизменный запах табака, руки с мозолями — любимые мелочи, из которых складывался цельный облик. Рафаэлло скользнул всем телом чуть ниже, куснул Марса за нос, прямо за горбинку, довольно щуря глаза. Ещё одна любимая деталь, пусть Марс и не понимал, что Рафу в этом так нравится. Язвил иногда даже по этому поводу. Но не сейчас. Сейчас он даже не думал об этом. Марс ухмыльнулся, рванул полы Рафовой рубашки в стороны, покатились, подпрыгивая, пуговицы по полу. А Марс лишь оскалился на укоризненный взгляд Рафаэлло:
— В прошлый раз расстёгивал, имею право в этот раз порвать.
— Ты неисправим, — еле слышно вздохнул Раф. Сам он никуда не торопился, медленно расстёгивал рубашку Марса. Наверное, он всё же был немного мазохистом. Но ведь когда ожидаешь чего-то, то желаемое кажется слаще, разве нет? Да и поцелуи отвлекали. Марс, похоже, вознамерился не дать Рафаэлло его раздеть, целовал как в последний раз. Напористо, иногда слегка кусаясь. Страстно. Так, как не целовал никто и никогда — с удивительной смесью наглости и нежности. Так, что сводило с ума одно только это. А Марс не терял времени — уже расстегнул его ремень, спустил брюки чуть ли не до колен.
— Я куплю тебе вагон рубашек, — пообещал он, отстранившись на мгновение. Рафаэлло на чёрном гранитном полу казался привидением — белый, обманчиво хрупкий. Только вот у привидений не бывает лихорадочно горящих глаз и лёгкого румянца на щеках тоже.
— Чтобы рвать их в два раза чаще? — поинтересовался Рафаэлло, подняв бровь. А сам уже звенел пряжкой ремня Марса. Расстегнул и скользнул выше, огладил легко, самыми подушечками пальцев, живот, дразня, издеваясь, очерчивая контуры рельефных мышц, шрамов. Но не спускался ниже. А Марс терял остатки самоконтроля.
— А ты как думал? — пробормотал он, снова склонившись. Провёл пальцами по бедру, надавил, вынуждая согнуть ногу в колене. Рафаэлло едва успел скинуть ботинки, выдернуть одну ногу из штанины. Вторую уже не успел. Да он даже слова не успел сказать, лишь выдохнул, невольно закусив нижнюю губу. Марс иногда был на редкость нетерпелив, спасибо хоть, что про смазку не забывал.
Глаза в глаза, дыхание в унисон, и два сердца колотятся в груди вместо одного. Светлые волосы рассыпались по полу, алая рубашка только ещё больше оттеняет их белизну. У Рафаэлло на губе набухла капля крови, стекла вниз по щеке, смешиваясь с потом, он даже не успел её слизнуть, не до того было. Тут бы вдохнуть успеть.
А Марс даже ухмыляться перестал, лишь наращивал темп, упирался одной рукой в пол, второй держал Рафа за бедро. Наверняка останутся синяки. Но плевать. Обоим было плевать. Это всё было неважно, оно уходило куда-то на периферию сознания. Синяки такая мелочь, и бьющая по бедру пряжка ремня тоже. Важно лишь чужое горячее тело, быстрые поцелуи в перерывах между вдохами, чужие пальцы. Этого было достаточно. Этого даже было слишком много, но всё равно хотелось большего. Всего без остатка и ещё чуть-чуть.

По экрану ползли ровные столбцы цифр. Чёткая, ничем не нарушаемая последовательность. Для разбирающегося в программировании человека это, наверное, было бы крайне увлекательным зрелищем, но Марса лишь клонило в сон. Он крутанулся на стуле, глянул на три других голографических монитора. Пустые коридоры и двор базы, всё спокойно. Разве что ходят патрули, всё согласно их графику. Тоска.
Марс вздохнул и откинулся на спинку кресла. Подумав, забросил ноги на стол и со вкусом зевнул. Ужасно хотелось спать. Прошлой ночью глаз не сомкнул, а теперь ещё и этой поспать не светит. А всё этот чокнутый Рафаэлло виноват! Марс невольно нахмурился и покраснел. Пусть и слегка, но Раф, если бы видел, наверняка опять бы умилился и сказал что-нибудь… Что-нибудь эдакое, от чего хотелось то ли дать ему в лоб, то ли… Нет, никакого второго варианта, просто дать в лоб. Может быть, хоть мозги на место встанут. Если они там есть.
Марс снова покрутился на стуле, со скуки попереключал камеры на пульте управления, полюбовавшись на те же самые места, только с другого ракурса. Потом снова зевнул и встал со стула, подошёл к столику у соседней стены. Там стоял термос с кофе, принёс из дома. Сейчас без кофе точно никуда, а то уснёт, не дождавшись конца смены. Из-за того, что у кое-кого свербило в одном месте больше обычного, Марс благополучно проспал собрание, и как результат – наряд вне очереди. Легко отделался, в общем-то, но это было попросту унизительно. Мало того, что проспал, как пятиклассник, так теперь ещё и сидит тут, как какой-то рядовой.
Марс едва подавил зевок, хлебнув горячего кофе. Закрыл на несколько секунд глаза, перекатывая во рту напиток. Горький, терпкий – Марс никогда не добавлял в кофе ни сахар, ни сливки. Не очень-то вкусно, зато освежает. Вот вроде бы уже и спать не так сильно хочется. Конечно, можно принять таблетку или впрыснуть себе какой-нибудь стимулятор и вуаля, двое суток будешь бегать как новенький. Но в мирное время Марс предпочитал обходиться народными средствами. Это на заданиях некогда кофе варить. Да и с некоторых пор в нём проснулась стойкая неприязнь к учёным и разного рода экспериментальным разработкам. Пусть катятся ко всем чертям со своими опытами, он насмотрелся, чем они заканчиваются, спасибо.
Марс неторопливо вернулся с термосом к своему рабочему месту, расслабленно развалился в кресле, снова закинув ноги на стол. Глаза слипались, было тепло, тихо и уютно. Он уже начал клевать носом прямо в термос, когда с тихим шипением отъехала в сторону дверь. Марс встрепенулся и подскочил в кресле, убрав ноги со стола и резко обернувшись. Едва не расплескал на себя весь кофе. Он ожидал увидеть патрульного – тот заглядывал иногда во время обхода, – но никак не…
– Ты?!
– Так приятно, что ты рад меня видеть, – ухмыльнулся Рафаэлло, войдя в комнату. Дверь за ним закрылась с тихим лязгом.
– Какого хрена ты тут делаешь? – Марс резко поставил термос обратно на стол; всю сонливость в одно мгновение как рукой сняло. Черта помянешь…
– К тебе пришёл, помочь смену скоротать, – невозмутимо пожал плечами тот, сделав пару шагов по направлению к нему. Марс предупреждающе вскочил из-за стола, бросив чуть ли не панический взгляд на мониторы. Секунду назад коридор перед дверью был пуст, когда он успел… Неважно.
– Ты совсем охренел? Проваливай, пока тебя не заметили!
– Не заметят, – легкомысленно отмахнулся Раф, неотвратимо приближаясь. В такие секунды Марс всегда чувствовал себя как кролик перед удавом. И не сказать, что ему это так уж нравилось.
– Свали отсюда! – процедил он. – Ты не должен здесь находиться, сиди дома жди, раз неймётся.
– Ну, Марс, что ж ты такой суровый? – усмехнулся Рафаэлло, проведя тыльной стороной пальцев по щеке Марса. Его мягкие, осторожные прикосновения всегда резко контрастировали с самоуверенным поведением, и Марс от этого неизменно терялся. – Может быть, я просто хочу извиниться перед тобой. За то, что ты… Проспал.
Марса только насторожился ещё больше. Всё это очень плохо пахло.
– Это можно дома сделать, а не здесь. И вообще…
Ну вот опять! Марс никогда не мог поймать тот момент, когда Раф перемещался к нему ближе. Доля секунды – и вот он уже не в нескольких шагах, а совсем близко, прижимается своими губами к его. Он знал это движение, много раз видел со стороны – точно так же Рафаэлло незаметно подбирался к противнику. Быстрый и тихий бросок вперёд, и только хрустит свёрнутая шея. Бедняги даже понять ничего не успевали. Но Марсу сворачивать шею он таким образом не собирался. Это, конечно, радовало, но Марс всё равно придерживался мнения, что Раф мог бы не демонстрировать свои боевые навыки в такое время и вести себя как нормальный человек…
Марс опомнился только на третьем поцелуе.
– Вали домой. Быстро! – в этот раз вырваться удалось практически сразу. Марс оттолкнул Рафа в сторону, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Как же ты не понимаешь, если тебя тут заметят, то всё! В тюрьму попадёшь на всю оставшуюся жизнь. Если повезёт. А если нет – на месте пристрелят или на опыты заберут.
Рафаэлло издал тихий смешок, проведя ладонью по его талии.
– Я тронут, что ты так переживаешь о моей судьбе, но не волнуйся. Я обо всём позаботился.
– Что ещё за «позаботился»?!
Марс опять не успел договорить. Раф в этот раз двигался быстрее, вжал его в край пульта управления. Провёл языком по сомкнутым губам – медленно, просяще. Марс колебался, но Рафаэлло не собирался отстраняться, и, в конце концов, пришлось поддаться, недовольно помычав. Чтобы не расслаблялся.
Раф прикусил его нижнюю губу, провёл языком по щеке внутри. Он каждый раз целовал так, что у Марса на несколько мгновений вышибало все мысли из головы. Вроде бы и не делал ничего особенного, но так не хотелось отстраняться… Наверное, дело было всего лишь в том, что это был Рафаэлло. Как правило, этим можно было объяснить все большие странности в жизни Марса.
Рафаэлло игриво поводил кончиком языка по нёбу. Марс невольно фыркнул и улыбнулся – было щекотно, но приятно, – однако в следующую минуту опомнился и пихнул его в грудь.
– Раф, я тебя прошу, свали уже с этой базы, ну! – Марс заглянул ему в глаза, надеясь, что там ещё остался какой-то здравый смысл. Он, чёрт возьми, переживал за этого ублюдка. А тому как будто плевать было на собственную жизнь. Такое отношение Марса просто убивало.
– Конечно. Как только, так сразу, – покладисто кивнул Рафаэлло. Только вместо того, чтобы уйти, обнял Марса ещё крепче, скользнул пальцами к застёжкам бронежилета, прижимаясь совсем вплотную. На нём была только белая водолазка – когда уже куртку снять успел?.. – джинсы и неизменный шарф на шее, а Марс был в практически полной амуниции. За вычетом оружия – на дежурстве он имел при себе только пистолет. Но почему-то именно он чувствовал себя беззащитным и чуть ли не голым.
– Я тебя убью, – пообещал Марс, всё ещё пытаясь вывернуться из рук Рафа. К сожалению, ситуация была абсолютно не в его пользу, Раф выше и чисто физически сильнее, и не пристрелишь этого идиота, и шуметь нельзя, и… И во время своих сосредоточенных попыток вырваться он совсем проморгал тот момент, когда успел остаться и без куртки, и без бронежилета. А Раф уже забрался пальцами под его футболку, огладил тёплыми подушечками пальцев бока, легонько царапнул ногтями живот. Подтолкнул назад, и в поясницу Марса больно впился край пульта управления.
– Раф! – свистящим шёпотом возмутился Марс.
– Да, я тебя слушаю, – прошептал Рафаэлло, щекоча его ухо тёплым дыханием. Поцеловал, лизнул за ухом, провёл губами по нижней челюсти – Марс только зажмурился против воли. И тут же едва не задохнулся от возмущения, услышав задумчивое: – Ты напоминаешь мне кота.
Раф получил за это кулаком прямо под рёбра. Жалко вот только, что удар вышел недостаточно сильным – места для замаха практически не было. Да и толку от этого удара тоже было мало – Раф только выдохнул резко, поморщившись, и всё. И почему для своих дурацких откровений он всегда выбирал самые неподходящие моменты?
– Ты что несёшь?!
– Прости. Ассоциация, не могу ничего с собой поделать, – беспечно улыбнулся тот. – Маленький, ершистый, чёрненький. И постоянно царапаешься, – Раф провёл ладонью по затылку Марса, ероша короткие волосы, спустился вниз по шее, заползая пальцами под воротник футболки.
Марс сдавленно зарычал.
– Идиотские у тебя ассоциации. Хотя ничего удивительного, ты и сам идиот. Баран! – припечатал он, тщетно пытаясь контролировать сбившееся к чертям дыхание. За этот год Рафаэлло уж слишком хорошо его изучил, касался так… Как никто больше. Не то чтобы, конечно, Марсу так уж было с кем сравнивать…
– Как скажешь, – покладисто кивнул «баран». Даже подозрительно, частенько на подобные выпады Рафаэлло отвечал. Чем-нибудь вроде…
Щёлкнула пряжка ремня. Марс обречённо выдохнул, закрыв глаза, и рванул вверх белую Рафову водолазку, обнажая его живот. Светлую кожу расчерчивали ниточки ещё более светлых шрамов. Их у Рафа было много. Даже, пожалуй, слишком много. Особо уродливый был на плече от того самого пулевого ранения, из него после лезли эти отвратительные щупальца. Но сейчас тот шрам был скрыт белой тканью. И хорошо, от его вида просыпались не самые приятные воспоминания.
– Давай быстрее тогда и вали уже.
Иногда с Рафом было проще согласиться, чем объяснять, почему нет. Особенно когда он вот как сейчас упирался и пёр напролом. Лучше бы в другом месте своё природное упрямство проявлял!
– Зачем спешить, – пробормотал Рафаэлло, поводив носом по его шее. Марс прерывисто вздохнул и запрокинул голову – пусть делает, что хочет. – Я соскучился.
– Придурок, мы виделись всего… – начал было Марс, но замолчал на полуслове, махнув рукой. Чёрт с ним. Иногда поведение Рафа не поддавалось никакому логическому объяснению.
Нежные ласки и поцелуи расслабляли и успокаивали, через какое-то время Марс снова разомлел и чуть не задремал. Без точек опоры в лице Рафаэлло с одной стороны и пульта управления с другой он бы уже стёк на пол и уснул где-нибудь под столом. Приятно было и самому лениво водить ладонями по тёплой коже под водолазкой – твёрдые упругие мускулы, шероховатые шрамы.
В такой приятной обстановке он и в самом деле чуть не уснул, как вдруг Рафаэлло прикусил его ухо, неожиданно громко прошептав:
– Нельзя спать на дежурстве.
Марс только пискнул от неожиданности, когда его резко развернули на сто восемьдесят градусов, и перед носом вместо тёплого красного шарфа оказался холодный пульт управления. Марс едва успел сместиться в сторону, на заблокированную сенсорную панель, чтобы не упасть грудью на кнопки. Вот ещё бы не хватало понажимать чего-то не того!
– Чёрт тебя побери, какого…
Марс возмущённо дёрнулся, пытаясь развернуться обратно. Вот так, носом вниз, он не любил. Слишком уязвимо себя чувствовал и сам ничего сделать не мог. Зато так Рафаэлло не видел его лица, что определённо было плюсом. Марс постоянно со стыда сгорал, представляя, как глупо выглядит. С другой стороны, он и сам не видел Рафа. И вот это ему не нравилось больше всего остального.
Уже год прошёл, а он до сих пор боялся, что в один момент это всё окажется просто сном, игрой воспалённого воображения. Не мог поверить, что им удалось уйти живыми тогда. Может быть, они оба умерли и это всё одна большая предсмертная галлюцинация. Или Рафаэлло на самом деле мёртв, а Марс просто окончательно спятил и сидит сейчас на самом деле в уютненькой палате с мягкими стенами. Он мог придумать тысячи подобных вариантов и уже всерьёз подозревал, что и впрямь поехал крышей. Плевать, честно говоря, но ему нужно было доказательство. Доказательство, что он жив, что это всё реальность, а не больной сон, и, самое главное – что Рафаэлло действительно рядом с ним. Живой. А не пускает кровавые пузыри в одном из коридоров проклятой подводной лаборатории, превращаясь в чудовище.
Голос, прикосновения, объятия – этого было мало. Ему нужно было видеть глаза. Только этот уверенный взгляд мог заставить прогнать все сомнения и выбросить все глупости из головы. Всё сразу вставало на свои места.
– Эй. Я здесь, с тобой, – тихо прошептал ему на ухо Рафаэлло. Марс чувствовал его дыхание на своём ухе, кудрявые волосы щекотали шею, широкие ладони гладили живот. Но это всё не то. Он сглотнул и обернулся. Ему это снилось множество раз – поцелуи, объятия Рафаэлло, лица которого он не видит. В один прекрасный момент Марс оборачивался, ухитряясь заглянуть ему в глаза, – а вместо лица видел только красный туман. Каждый раз он просыпался с криком и больше уже не мог уснуть.
Но сейчас он встретил взгляд знакомых глаз, так похожих на его собственные. Уверенный, чуть-чуть усталый, тёплый. Направленный на него. Только на него. Сердце замерло на мгновение, потом вернулось к привычному ритму. Марс даже не чувствовал себя глупо. Он странным образом был уверен, что Рафаэлло всё понимает. Они никогда не говорили об этом, не вспоминали, и для подколок эта тема была запретной. Но почему-то всё равно, когда Марс вот так отчаянно искал зрительного контакта и когда Рафаэлло ни с того ни с сего вдруг прижимался к нему, утыкаясь носом в живот, как маленький, ничего не нужно было объяснять. Всё было понятно и так. Это что-то было между ними всегда, появилось на глубине тысяч километров в отсыревших окровавленных коридорах и не собиралось исчезать. Кое-что, что знали только они вдвоём. Оно могло причинять боль, но вместе с тем и доставлять удовольствие, не сравнимое ни с чем другим. Никто больше не смог бы этого понять. Никто, кого там не было… Кто не пережил всё это вместе с ними.
А Рафаэлло гладил его, прижимал к себе, закрывая всем телом, защищая от всего мира. И не спешил переходить к активным действиям, ограничиваясь неторопливыми ласками. От чужого тепла, от рук, от согревшегося металла под ним Марса, несмотря на выпитый кофе, вновь стало клонить в сон. Глаза слипались сами собой, а сознание уплывало в чёрную дымку. В которой в этот раз не было места кошмарам, ведь Рафаэлло был рядом. Его присутствие всегда действовало успокаивающе.
– Что же такое, ты так и норовишь сегодня уснуть, – Марс вздрогнул от этого шёпота на ухо, а потом его вдруг дёрнули за руку, поднимая с пульта. Он не успел среагировать, как уже прижался спиной к холодному металлу. По коже пробежали мурашки, а весь сон как рукой сняло.
– Раф, – он возмущённо глянул на него, дёрнулся и наткнулся спиной на угол. И мигом похолодел, оглянувшись. Рафаэлло прижал его к артиллерийской установке. Здесь, в пункте наблюдения, стояла одна, выходя дулом на главный въезд на базу. Сейчас она была разряжена, боевой тревоги не было. – Раф, какого чёрта?!
– Расслабься ты, – промурлыкал Рафаэлло, погладил его тыльной стороной пальцев по щеке, не спеша отстраняться. И не давая Марсу возможности отойти от установки. Наоборот, вжимал его в неё с каждой минутой всё сильнее и сильнее, пользовался нагло своим превосходством в росте и весе.
– Издеваешься? – свистящим шёпотом возмутился Марс, пытаясь вывернуться. А Рафаэлло уже запустил пальцы под его футболку, задирая, сдёргивая через голову. Кинул в сторону. Марс только и успел, что проводить её взглядом.
– Нет, – Рафаэлло улыбнулся, скользнул губами по его щеке. Но почти тотчас же отстранился, потянулся к пульту управления. За курткой Марса.
Тот только подозрительно сощурился.
– Зачем тебе моя куртка?
– Это тебе, – с тихим смешком поправил Раф, одновременно заводя его руку в рукав. Марс лишь страдальчески закатил глаза, подчинившись. Правда, не удержался, буркнул:
– Фетишист несчастный.
– Скорее уж счастливый, – усмехнулся Рафаэлло, окончательно надев куртку на Марса. Провёл пальцами по груди, любовно разглаживая ткань, спустился вниз по бокам, скользнув по кромке штанов.
Марс покачал головой. Он не всегда понимал тягу Рафаэлло к разным странностям, но эта хотя бы была безобидна. Подумаешь, куртка на голое тело. Можно потерпеть. И потянулся к Рафу.
– Нет-нет, ты меня сегодня не трогаешь, – ухмыльнулся тот, резко перехватил его за запястья, вздёрнул руки вверх, над головой, прижимая к дулу установки. Марс дёрнулся, упёрся ногами в пол, вот сейчас перекинет Рафа и… А тот залез второй рукой в карман и достал моток верёвки. Красной. Марс так и замер, округляющимися глазами глядя на это. В горле мигом пересохло.
– Раф, – он сглотнул, невольно облизав губы. – Раф, ты же не собираешься?..
Впрочем, он уже знал ответ. Только никак не мог в это поверить.
– Ещё как собираюсь, – тот довольно сощурился, глядя на растерянного Марса. Бесценное зрелище. Бесценное и такое притягательное, стоило один раз увидеть, как потом хотелось всё больше и больше. – Не волнуйся, тебе понравится.
– Я очень сильно в этом сомневаюсь, – пробормотал Марс, вздрогнув. У него душа уходила в пятки от этой затеи, а внизу живота стало тепло-тепло. И скручивался тугой узел. Они никогда такого не пробовали, максимум наручники или связанные ремнём руки. Пусть поначалу Марс и шарахался от них, как от огня, это казалось ему редкостным извращением. Правда, после того, как Рафаэлло позволил связать и себя, Марс перестал относиться к этому категорически отрицательно (скорее наоборот). Но ведь меру тоже надо знать! – Нет, Раф, не здесь же! – Марс панически дёрнулся, вспомнив, где они находятся и что в любой момент могут зайти, и…
Рафаэлло, конечно же, пропустил все его слова мимо ушей. Вжал его в установку, обвязывая одно запястье верёвкой. Марс только и успел, что возмущённо охнуть, а Рафаэлло уже пропустил верёвку под дулом, привязал и второе запястье, фиксируя руки. Чёрт, теперь самому уже не освободиться, верёвка крепкая и узлы на славу, руки не пережимают, но держат крепко. Специально тренировался, что ли? Вот же… Продуманная сволочь.
– Марс, ты так паникуешь, будто я тебя съем, – заметила «сволочь», гладя его по бёдрам. А потом присела, снимая с Марса ботинки.
– Я тебя убью, – тот попытался пнуть Рафа, впрочем, без особой надежды на успех. – Развяжи меня, чёрт возьми! Раф, я на работе!
– Не волнуйся, никто не зайдёт, – Рафаэлло, не спеша подниматься с колен, потянул из шлиц ремень на штанах Марса. А тот дрожал как осиновый лист, кусая губы. И молился, чтобы никто не зашёл. Только сейчас, впервые за всю эту ночь, ему стало по-настоящему страшно. Рафаэлло любил ходить по самой грани, и иногда его заносило. А Марсу хватало этих граней в работе, он не собирался ещё и в личной жизни…
Рафаэлло резко дёрнул штаны вниз, стащил их с Марса вместе с бельём, откинув куда-то в сторону. На холодном полу босыми ногами стоять было на редкость некомфортно.
– Раф, – Марс сглотнул, переступив с ноги на ногу, и постарался придать голосу как можно больше твёрдости. – Рафаэлло… – он редко звал его полным именем, предпочитая короткое и ёмкое «Раф». «Рафаэлло» использовалось только в исключительных ситуациях. – Развяжи меня.
Только вот Марс не учёл, что в ситуациях подобного рода Рафа лишь еще больше заводило, когда Марс его звал полным именем.
– Потом, – тот поднялся с пола, подхватил одну ногу Марса под колено, поднимая, вынуждая согнуть до упора. Тот только охнул, зажмурившись. Сердце бухало так, будто собиралось выскочить из грудной клетки. По коже скользили верёвка и кожаная куртка. Металл под ним нагрелся, уже не был таким холодным, но Марса всё равно потряхивало. И дрожь только усилилась, когда Рафаэлло надавил на бёдра, разводя связанные ноги в стороны. Пристроился между ними, провёл ладонью по животу, поднимаясь выше. Марса аж подкинуло от этой простой и незатейливой ласки.
– Не нервничай ты так, – прошептал Раф, легко провёл языком по груди и отклонился, обматывая вокруг неё верёвку. Теперь уже не вдохнуть как следует, лишь коротко, быстро и не полной грудью. И это только распаляло ещё больше. А когда свободный конец верёвки скользнул между ног, у Марса потемнело в глазах. Рафаэлло привязал этот конец к верёвке, проходящей под лопатками, улыбнулся неуловимо хитро и потянул. Марс дёрнулся, тихо простонал, выгнувшись и стукнувшись головой о дуло. Верёвка скользила по коже, дразнила, распаляла ещё больше. И Рафаэлло не дремал, гладил, целовал его. Контраст тёплой кожи, верёвок и одежды сводил с ума. Этого было слишком много. Слишком много для одного Марса.
– Раф… – он практически простонал, рефлекторно кусая губы, и почти сразу забыл, что хотел сказать.
– Шшш, тише, – промурлыкал Рафаэлло, поцеловал его в шею, потом в губы. Марс только вошёл во вкус, как Раф отстранился, пропустил верёвку Марсу между челюстей. Ну это уже совсем ни в какие ворота! Тот протестующе замычал, закрутил головой из стороны в сторону, мешая Рафу затянуть узел. Только он всё равно это сделал, а потом провёл пальцем по нижней губе, глядя так странно, что Марс никак не мог определиться, чего он больше хочет – то ли сбежать от этих глаз на другой конец планеты, то ли смотреть в них всегда. – Тебе очень идёт.
Марс зашипел, как рассерженный кот, пытаясь просверлить Рафа взглядом. А тот лишь улыбнулся шире, снова вернувшись к неспешным поглаживаниям, и буквально поедал Марса глазами. Когда ещё такое увидишь… Марс наверняка потом устроит ему демонстративный бойкот и выволочку, но сейчас можно было в полной мере наслаждаться, не упуская ни мгновения. Да и как можно упустить, когда под руками такое горячее тело, когда Марс временами тихо стонет, закусывая верёвку. И взгляд лихорадочно блестящих глаз. Одно это вышибало из головы все мозги, оставляя одно лишь желание.
Кажется, его выдержка исчерпала себя. Ну и ладно, он никогда не был святым.

— Доброе утро, сладкий. Тебя приветствует Голос Америки. Сейчас семь-ноль-одна и тебе пора оторвать свою тушку от кровати. Вместо утренних новостей проснись и пой вместе со мной!

Звонкий, противный голос впивается в барабанные перепонки.

Взъерошенный Марс, плохо скрывая раздражение, смотрит на Рафаэлло. Тот, виляя тощей задницей, танцует под известный только ему ритм.

Марс кривится и отворачивается к стене, накрыв голову подушкой. Подушка не спасает от звучания самого мерзкого бракованного будильника, который ему довелось слышать.

— Заткнись, пожалуйста, нахуй, — не выдерживая и пяти минут, Марс стаскивает с головы подушку и запускает её в направлении Рафа. Она вмазывается в стену, а Рафаэлло только мягко улыбается.

— Тебе нравится так просыпаться каждое утро.

Рафаэлло против утреннего света кажется эфемерным.

Он встряхивает непослушные кокосовые кудри.

И больше не танцует.

— Но я могу и уйти.

— Вот и вали отсюда, — Марс садится, спускает ноги на пол и с силой проводит ладонями по лицу, сгоняя остатки сна. — Я пришлю тебе поздравительную открытку.

— И тостер, — соглашается Раф, — засуну туда твои драгоценные карамельные яйца, если ни на что другое они не годятся.

От его слов Марс стремительно просыпается.

Смех Рафа ещё противнее, чем его пение. Марс сжимает виски. Шум в ушах заглушает любые другие звуки, а когда Марс отнимает руки и осматривается, то Рафаэлло в комнате предсказуемо нет.

***

Марс шипит сквозь зубы, упираясь рукой в кафельную стену.

Отливать больно, будто колет иголками.

Доксициклин закончился ещё на прошлой неделе, но Марсу плевать — в шкафчике ещё с вечера лежит полный пузырёк кеторола. Сто пилюлек счастья, никакого доктора, никаких проблем.

Марс видит в зеркале небритую бледную рожу. Оттянув нижнее веко, он рассматривает лопнувший капилляр рядом со зрачком. Красное пятно расползается по карей радужке, и выглядит это отвратно. В его доме хватает одного красноглазого психа, и Марс не желает вступать в этот клуб для избранных.

Безрезультатно повертев вентиль горячей воды до упора и обратно, Марс наскоро умывается холодной.

От воды разит гнилой тиной, и ему не мешало бы вызвать сантехника, прочистить трубы, сменить смеситель и заплатить, наконец, за горячую воду. Но вместо этого он вытряхивает содержимое пластмассового стакана — зубную щётку и старую бритву — и наполняет его водой до краёв.

Пузырёк пустой почти наполовину. Марс вертит его в руке и ловит в зеркале отражение Рафаэлло.

— Опять трогал мои таблетки? — он высыпает на ладонь две белые пилюли.

— Я не пью, ты знаешь, — Раф пожимает плечами, пристально наблюдая за тем, как Марс подносит ладонь ко рту. — Возьми ещё три.

— Съебись со своей заботой, — огрызается Марс.

Холодные капли из протекающего крана бьются о раковину. Рафаэлло молчит, Марс возводит глаза к потолку. На нём коричнево-серые потёки и облупившаяся побелка — единственные небеса, которые он заслуживает. Марс усмехается и закрывает глаза.

На ладонь падают ещё три шарика.

Он успевает проглотить всё прежде, чем сгибается от вновь накатившей боли в паху.

Когда туман перед глазами рассеивается, Рафаэлло уже уходит.

***

— Сделаешь мне подарок?

Марс сидит на краю ванны.

Рафаэлло держит тонкие маникюрные ножницы.

У него изящные пальцы, но крепкая хватка.

— Сделаешь нам подарок?

Марс искренне хочет ответить нет, но он отвечает да.

Когда Рафаэлло делает первый надрез тонким лезвием, у него дрожат руки, но взгляд остаётся непреклонным. Марс вцепляется в бортик ванны. Он не смотрит на Рафаэлло. Он смотрит на его отражение в зеркале. Воздушный и хрупкий, он бесстрашно оставляет отметину за отметиной на правом предплечье.

Недавний шрам лежит на коже уродливым пятном.

Рафаэлло промокает свою работу влажным полотенцем. На белой махровой ткани отпечатываются красные пятна.

— С днём Валентина.

Он счастливо улыбается, откладывая ножницы. Он садится перед Марсом и любуется своей работой.

Марс рассматривает себя в отражении.

Его шрам теперь отмечен кровавым сердцем.

***

Баунти ждёт его за столиком у широкого окна.

Она всегда выбирает лучшее место, чтобы каждый проходящий мужчина голову сворачивал, оглядываясь на эффектную красотку с глубоким декольте. Сегодня на ней зелёное платье, а волосы цвета растопленного шоколада небрежно прихвачены лентой. Она постукивает наманикюренными ноготками по столешнице в ожидании заказа.

И Марса, который садится напротив и только успевает сжать губами сигарету, как Баунти выхватывает её и ломает пополам.

— Здесь не курят, — и, прежде чем Марс тянется за второй, забирает пачку.

— Чего ты хотела?

— Узнать, как ты, — пожимает плечами Баунти, снисходительно кивает официанту и делает глоток. Она пьёт кофе без сахара, Марс помнит.

— Могла узнать по телефону.

— По телефону ты любишь врать.

Марс отмахивается от официанта. Он не хочет ничего. Только курить, и чтобы Баунти оставила его в покое. Но лучше встретиться с ней здесь, чем пытаться выставить за дверь. Никого, даже её, не касается, кто и что с ним.

На скамейке напротив кафе сидит Рафаэлло. Марс оставляет рядом с ним куртку — на улице холодно. Раф больше не надевает его вещи.

— Где ты сейчас? — Баунти накрывает ладонь Марса своей. У неё нежная мраморная кожа. Марс знает — помнит, — какая она приятная на ощупь. Он смотрит на Баунти, прекрасную Баунти, с карминными губами и томной поволокой в глазах, и хочет выломать ей запястье или плеснуть горячего кофе из чашки аккурат на грудь, которая столь соблазнительно вздымается при каждом вдохе. Но он напоминает себе, что Баунти волнуется, она заботится, игнорируя прошлые косяки обоих.

Она друг. Друзей не посылают нахрен.

— Дома. Нет заказов.

— Возишься с машиной?

— Да.

— Когда ты ел в последний раз?

— Сегодня утром.

— Тебе нужна помощь?

— Нет.

И это единственный вопрос, на который он отвечает правдиво.

У него есть заказы. Три жёлтых конверта валяются на полу в прихожей. Рафаэлло распечатывает их, как только они попадают ему в руки. Он перемешивает документы и фотографии, но Марс ничего не имеет против. Рафаэлло читает вслух личные данные и пытается угадать, чей именно это профиль. Марс не мешает ему развлекаться. У него есть спокойное время, пока Рафу не надоест.

К Мустангу Марс не подходит уже полгода. Он передвигается пешком или ездит на метро, а всем, кто спрашивает, отвечает одинаково.

Сегодня третий день, как Марс ничего, кроме кофе, в себя не вливает.

Когда он выходит из кафе, то не оборачивается. Рафаэлло присоединяется к нему через несколько минут.

У Марса нестерпимо болит разодранное плечо.

До самого дома они идут в полной тишине.

***

Марс запивает три таблетки проточной водой.

Рафаэлло складывает из разломанных сигарет своё имя на полу кухни.

Марс хочет его ударить. Вместо этого он накидывает куртку и выходит на улицу.

Когда он бьёт Рафаэлло в первый и последний раз, тот чуть не захлёбывается хлынувшей в нос кровью.

В круглосуточном магазине напротив он покупает две пачки сигарет, замороженное рагу и упаковку ибупрофена.

***

Ибупрофен уходит за три дня. В пузырьке с кеторолом — двадцать три пилюли.

Марс высыпает их на ладонь, пересчитывает и закидывает обратно.

Две закидывает в рот.

Он точно помнит, что вчера их было больше тридцати.

Он точно помнит, что Рафаэлло постоянно вертит пузырёк в руках и вслух пересчитывает количество таблеток. После его счёта пузырёк непременно пустеет.

Но Раф не появляется второй день.

***

Холодная вода бьёт по спине.

Марса колотит в лихорадке.

Он пытается смыть гель, вымыть его из волос.

Он бьёт по смесителю, увеличивая напор. Бьёт кулаком по кафелю, когда стоять нет сил.

Марс до упора закручивает кран и сползает на дно. Прислонившись затылком к стене, он сжимает и разжимает кулак, возвращая руке чувствительность. Чувствует, как усиливается жар. Ему совсем не холодно, тело покрывает испарина, а во рту сухость. Он слышит только редкий стук бьющих о металлическое дно капель.

Член привычно ложится в ладонь.

Марс надрачивает себе и вспоминает Баунти. Её потрясающие формы, прогиб в пояснице и жаркую влажность. Яйца почти не тянет, но член в ладони твёрдый.

Он бы мог оттрахать её, она была бы не против.

Но у кафе его ждал Рафаэлло.

Облизав руку, Марс стирает с головки смазку и двигает ладонью быстрее. Оттягивает кожу, сжимает под яйцами, смыкает пальцы в кольцо потуже. Он слышит только, как член скользит в ладони, и этот звук забивает даже шум в ушах. По бёдрам разливается тепло, сперма вытекает ему в ладонь. В ней кровь, и Марс быстрее моет руки.

Он больше не смотрит в зеркало. Почти не спит, и от недосыпа крови в глазах всё больше, а жизни — меньше.

У него остаётся семнадцать таблеток.

На краю постели сидит Рафаэлло.

— Дрочил без меня?

Раф теребит лямку ти-бэка, а его глаза наполнены кровью. Они красные столько, сколько Марс его помнит.

— Или на меня?

— Отвали.

Марс не может огрызаться. Он бьёт по выключателю и, еле переставляя ноги, доходит до кровати. Кажется, бельё он менял совсем недавно, но от простыней несёт потом, а никак не альпийской свежестью.

— Я завтра пойду к врачу, — шепчет Марс в подушку.

— Ты завтра никуда не пойдёшь, — шепчет ему на ухо Рафаэлло, прежде чем Марс отрубается.

***

Рафаэлло появился в его жизни восемь месяцев назад.

***

Шесть месяцев назад Марс начинает обратный отсчёт.

***

— Ты знаешь, что неправильный подход к своему питанию — это фактор смертности номер три?

Марс просто хочет набить желудок. Он разогревает в микроволновке картонную коробку. На упаковке большим красным шрифтом значится «болоньезе». Марс безразлично наблюдает через стекло, как жир впитывается в бумажные стенки.

— Первый фактор — алкоголь. Второй — курение.

Марс просто хочет набить желудок.

Он более-менее приходит в себя на третий день. Его больше не лихорадит. Он добирается до туалета, держась за стены. У него больше не карие глаза. Рафаэлло заботливо смотрит на него в отражении зеркала и кивает на зелёный пузырёк.

— В полуфабрикатах содержатся жиры, которые нарушают работу сердечно-сосудистой системы. Ты ешь, ешь, ешь, и внезапно ты мёртв. Тромб, разрыв кровеносного сосуда, спазм в артерии, инсульт, инфаркт, разрыв сердца, надгробная плита.

Марс отправляет в рот ложку за ложкой.

Марс отправляет в рот три таблетки.

***

На дне унитаза кровь. Марс дёргает ручку сливного бачка. Он почти ничего не пьёт, кофе заканчивается ещё на прошлой неделе. В паху раскалённый песок.

У него опять жар. Утром он выворачивает содержимое желудка под раковину.

Он слышит, как Рафаэлло напевает давно забытую временем песню в соседней комнате.

На его ладони семь белых шариков.

На его плече чернеет вырезанное сердце.

***

— Весь мир твой, когда тебе семнадцать, — Рафаэлло лежит рядом.

Он накручивает белые волосы на палец и считает чёрные точки на потолке.

Рафаэлло говорит, что они похожи на звёзды.

— Ты никого не слушаешь. Ты влюбляешься. Сначала ты сбегаешь по ночам, несмотря на запреты матери и братьев. Потом не появляешься дома сутками, потому что они желают тебе только зла. Потом выслушиваешь нудные нравоучения. Потом посылаешь их нахуй, впервые в жизни произносишь такие слова. Потому что весь мир твой, и тебе никто не нужен. Ты снова сбегаешь, ты прячешься от клетки. Весь мир готов дать тебе убежище. Ты много целуешься, ты занимаешься любовью, ты счастлив, ты наслаждаешься. А потом мать звонит и сквозь слёзы сообщает тебе о похоронах.

Рафаэлло единственный, кому Марс не хочет пустить пулю в лоб.

***

Баунти приходит под вечер.

Марс не впускает её внутрь, держит дверь на цепочке.

Рафаэлло стоит за ним.

— Одиннадцать вызовов! — Баунти злится. Она опирается ладонью в косяк, но дверь не толкает. Она смотрит на Марса, будто впервые видит. — Ты, блядь, мог хотя бы сбросить?!

На Баунти джинсы и полупрозрачная блузка. Она чертовски сексуальна, когда сердится. Она чертовски сексуальна каждую секунду своей жизни. Марс хочет нагнуть её прямо в коридоре, отодрать и свернуть бледную шею.

— Я не хочу, чтобы она приходила, — просит Рафаэлло.

— Я был занят, — отвечает Марс, игнорируя Рафа. Ему стоит исчезнуть, когда взрослые разговаривают. Они договаривались, что Рафаэлло не лезет не в своё дело.

— Ты нихера не занят! — Баунти кидает ему под ноги счета и листовки из почтового ящика. Марс смотрит на верхний конверт — с момента отправки прошло три недели.

— Не твоё дело, иди домой.

— Впусти меня!

— Проваливай к чёрту!

— Марс…

— Почему она ещё здесь? — обиженно спрашивает Рафаэлло.

— А ты в комнату сваливай! — Марс оборачивается на Рафа и движением руки толкает его вглубь квартиры.

— С кем ты разговариваешь? — Баунти больше не злится. Она заглядывает, насколько позволяет открытая дверь, внутрь. В отражении настенного зеркала видна спина Марса.

— С тем, с кем занят.

— Но там никого нет.

Марс со всей дури захлопывает перед Баунти дверь.

Рафаэлло сидит на краю кровати и обнимает себя руками.

Марс опускается перед ним на колени. Он старается не слышать дверного звонка. Он отключает телефон.

— Хочу, чтобы она исчезла, — говорит ему Рафаэлло.

***

Мустанг привозят из автомастерской через две недели после того, как Марс выходит из больницы. Он отделывается сотрясением мозга, переломом руки и ушибами. От прежней раритетной тачки остаётся только задняя часть корпуса. Новый бампер, двигатель, новый синий — темнее на полтона. Страховка покрывает весь ущерб. Фактически, у него новая машина.

Марс садится в неё всего раз. Открывает бардачок, будто там осталось хоть что-то. Нет очков, жвачки, талонов на бензин, жетонов в старбакс. Чёрная зияющая пустота.

Это больше не его машина.

Жёлтый пикап врезается справа, складывая Мустанг, как картонную коробку. Марс слышит звон разбитого стекла и скрежет металла.

Марс цепко сжимает чужую, холодеющую ладонь.

***

Марс захлопывает дверь и поворачивает ключ в замке зажигания. Салон наполняется шумом работающего двигателя.

Он не выезжает из гаража.

В Мустанге новый салон. Марс знает, что сидения пахнут новой кожей. Старые, пропитанные кровью, он сжигает шесть месяцев назад. В бардачке лежит техпаспорт и скомканная красная лента.

Марс обматывает её вокруг ладони и подносит к лицу. Марс знает, что красный пахнет кровью.

— Ты останешься со мной здесь? Останься.

Марс не умеет отказывать Рафаэлло.

Рафаэлло не шутит, когда называет это любовью той ночью, когда впервые считает звёзды на старом потолке.

Марс тянется к приёмнику, переключая радиостанции.

— Ты любил меня?

Мик Джаггер уверяет Энджи в том, как она прекрасна.

Рафаэлло отражается в зеркале заднего вида.

У Марса шумит в ушах. С каждой секундой ему всё труднее сделать вдох.

— Когда подбирался через меня к ним, ты любил меня?

Раф обнимает колени тонкими руками. Он улыбается.

Курт Кобейн собирается туда, где дует холодный ветер.

— Не игнорируй меня!

Рафаэлло кричит в его голове скрежетом порванного металла. Так же, когда находит смятые документы и чёрно-белые фотографии на дне нижнего ящика стола.

— Ты любишь меня?

— Да.

У Марса мутнеет перед глазами. Образ Рафаэлло расплывается, но Марс его видит. Марс сдохнет, если Раф не будет сидеть сзади. Он хочет не просто видеть, хочет снова дотрагиваться до него. Он хочет многое объяснить, но не надеется что-либо исправить.

Он сдохнет, если просидит в салоне ещё хоть пару минут. Свет перед глазами мерцает, как мерцает над операционным столом, пока из его предплечья достают осколки лобового стекла.

— Тебя там ждут, Марс, — Рафаэлло поправляет красную ленту на шее. Поправляет подарок старшего из братьев. Первого из братьев в списке Марса.

Марс чувствует привкус крови во рту. Он прокусывает костяшки пальцев, когда стоит над серым надгробием. Он пытается вытащить из смятого куска металла окровавленное, бездыханное тело.

— Семнадцать незнакомцев, которых ты спустил в ад. Свою мать, которую ты спустил в ад. Отчима, которого отправил туда же. Хочешь увидеть Гарден? Роше? Ронда? Ты хочешь увидеть меня?

— Я вижу тебя.

У Рафаэлло пустые глазницы, содранная с одной половины лица кожа. У Рафаэлло нет руки. У него в черепе зияет дыра.

Марс ни разу не просит прощения. Он не хочет, чтобы Рафаэлло прощал его.

— Ты не видишь меня! Ты жалкий неудачник! Ты жрёшь кеторолак, ты дрочишь на труп, ты боишься трахнуть себя дулом в рот! Ты гниёшь заживо, как я гнию в сырой земле. Видишь меня? Так присмотрись внимательнее!

У Марса из носа течёт кровь. Он смотрит на свои ладони. Он смотрит на Рафа. Он разговаривает сам с собой.

В отражении — абсолютно новый салон. В отражении нет никого, кроме него.

Марс блюёт на новую дорожку под сидением.

— Тебя там ждут, но ему хорошо там. Без тебя, — смеётся он сквозь злые, сухие слёзы.

Марс не может сдвинуть блок на сенсорном экране. Его сгибает пополам от очередного приступа.

Рафаэлло поёт ему голосом Клауса Майне, уверяя, что до сих пор любит.

Марс набирает три цифры. Он не может рассмотреть ничего в зеркале.

Больше Марс ничего не помнит.

Эпилог.

В Детройте лето. Марс ненавидит жару. Почти месяц в больнице не работает кондиционер, и это смахивает на ад.

Марс следует предписаниям врача. Каждую неделю он сдаёт анализы и получает новый рецепт.
Два раза в день ему дают галоперидол и витамины, три раза в неделю он вынужденно посещает групповую терапию. Раз в две недели у него индивидуальный приём у психоаналитика. У неё зелёные глаза и смуглая кожа. Она разрешает называть себя по имени — Дав — и почти такая же красивая, как Баунти.

Баунти навещает его в палате несколько раз в неделю. У неё покрасневшие от слёз глаза. Она больше не злится.

***

— Можешь пожить у меня, если хочешь, — Баунти предлагает ему переехать.

Баунти не знает о семнадцати могилах в трёх штатах. Она не знает об откопанном Джоне Доу на окраине Уэйна, где когда-то жил Марс. Она выкидывает красную окровавленную ленту, которую Марс зажимает в ладони первую неделю после того, как оживает в реанимации.

Марс курит третью сигарету подряд. Он выходит из больницы и не собирается сюда возвращаться. Он впервые за два месяца звонит Сникерсу и просит прибраться в своей квартире.

Он согласно кивает на предложение переехать.

Баунти держит его за руку и ведёт в сторону стоянки.

На дальней лавочке сидит Рафаэлло. Он приветливо машет Марсу рукой и указывает на Баунти.

Марс ему улыбается и согласно кивает.